[tsugua]

очень славная молитва



Молитва о заблудшем, сиречь молитва обо мне.



Боже Милостивый,

помилуй мя,

это снова я.



В общем, тут у нас

любо-мило,

ни шатко ни валко,

живем-можем,

храни нас, Боже,

крутимся-вертимся,

выкручиваемся.

Сам понимаешь.

Только дело не в этом,

а совсем в другом

Наберись терпения,

послушай, ай-ай-ай.

Дело в этой дороге,

чудесной дороге,

что приходит,

проходит

и уходит,

но не прямо,

как должна бы

и не криво,

как могла бы, --

нет,

Ни с того ни с сего

она

сходит на

нет.

Ей-ей

(поверь в кои веки раз),

сходит на

нет.

То вдруг

сюда вильнет, то вдруг

туда,

ну прямо

как Бог на душу

положит.

Быть может.

Поверь, не в унижение Тебе, надо бы все это растолковать, ибо дело тут

людское, а не Божеское: вот была дорога -- и нет ее, пропала, как сквозь

землю провалилась; Тебе такое, понятно, и не снилось: дело людское, а люди

-- они сегодня есть, а завтра -- только их и видели, сбились с пути,

ищи-свищи. Нет, не Божеская это печаль. Однако сделай милость, дай

досказать. Уж я мигом. Перво-наперво, пусть Тебя это не смущает, но, как ни

юли, а эта дорога, что бежит под колесами экипажа, никуда, строго говоря, не

исчезает. Строго говоря. Бежит себе и бежит, без всяких виражей и развилок,

хоть бы что ей. Прямая как столб. Видно невооруженным глазом. Только дело

опять же не в том. И речь сейчас не о дороге из пыли, земли и камней.

Дорога-то не там. Она не снаружи, а внутри. Вот здесь, внутри. Понимаешь, о

чем я? О моей дороге. У каждого она своя, кому, как не Тебе, об этом знать,

ведь Ты, между прочим, не в стороне стоял, когда затеялся этот механизм,

коим являемся все мы, всяк на свой манер. У каждого внутри своя дорога,

так-то оно и шагается легче. Хотя иной раз наоборот. Вот как сейчас. Короче,

я об этой самой дороге, той, что внутри. Она и сходит на нет, уже сошла,

окаянная, нет ее больше. Такое бывает. Поверь. Приятного мало. Ей-богу.

Боже,

похоже,

что

это все

море,

все

море.

Море

смешало

ветрила и волны,

и гложет нам душу,

и множит тоску.

Вчерашние пути-дороги

канули в воду.

Сдается,

что эта Твоя находка,

ну, со всемирным потопом,

и впрямь была

гениальной находкой.

Ведь

сколько ни думай,

а страшнее кары

не придумаешь,

чем бросить

какого-нибудь беднягу

одного

посреди

моря.

А кругом --

ни мачты обломка,

ни земли кромки:

хоть шаром покати;

и никак не понять,

в какую сторону

податься

умирать.

Как видишь,

Милостивый Боже,

море --

это нечто вроде

малого

всемирного потопа.

Комнатного.

Вот Ты там

гуляешь,

смотришь,

дышишь,

говоришь,

следишь за ним,

вестимо дело с берега,

а оно

тем временем

присваивает себе

Твои кремнистые думы,

на которых покоились

дорога,

вера

и судьба,

даруя нам

взамен

ветрила,

что веют в голове

и кружатся,

как танец

женщины,

которая

сведет

тебя

с ума.

Прошу прощения

за такое сравнение.

Только совсем непросто

объяснить, почему это,

сколько на море ни смотри,

ответа все одно не жди.

Так что дело именно в этом: вокруг меня много дорог, а внутри -- ни

одной. Точнее, внутри -- ни одной, а снаружи -- четыре. Четыре дороги.

Первая: я возвращаюсь к Элизевин и остаюсь с ней; если разобраться, в этом и

была главная причина моих странствий. Вторая: я продолжаю путь и направляюсь

в таверну "Аль-майер", и хоть местечко это безопасным не назовешь -- слишком

близко подступило к нему море, -- зато уж очень оно красивое, и тихое, и

легкое, и страстное, и окончательное. Третья: еду дальше, не заворачиваю в

таверну и возвращаюсь к барону в Кервол; он ждет меня, к тому же, в конце

концов, там мой дом и место мое там. По крайней мере было. Четвертая: брошу

все, сниму эту унылую сутану, пойду по любому другому пути, обучусь

какому-нибудь ремеслу, женюсь на бойкой смазливой бабенке, настрогаю детей,

состарюсь и умру, коли будет на то Твоя воля, усталый и счастливый, как и

подобает доброму христианину. Словом, Сам видишь, в голове у меня отнюдь не

сумбур, напротив -- полная ясность. Но только до какого-то предела. Вопрос

мне известен. Да вот ответа на него нет. Летит моя коляска, а куда -- не

знаю. Когда же ненароком задумываюсь над ответом, сознание покрывается

мраком.

И

я

беру

этот мрак

и вкладываю его

в Твои ладони.

И прошу Тебя,

Милостивый Боже,

подержать его у Себя --

всего часок,

подержать на ладонях --

всего-навсего,

чтобы выветрилась чернота,

выветрилось зло,

от которого в голове

так темно,

а на душе

так черно.

Ты не мог бы?

Ты не мог бы

просто нагнуться,

взглянуть на него --

улыбнуться,

раскрыть

и выхватить

спрятанный свет,

а потом --

отпустить,

я его уже

как-нибудь

сам

отыщу.

Для Тебя

это сущий пустяк,

для меня

это так много

Слышишь,

Милостивый Боже?

Ведь от Тебя не убудет,

если я попрошу?

Не в обиду Тебе,

я надеюсь, что Ты...

И не по глупости

обольщаюсь будто.

Да и потом,

это только молитва,

то бишь способ

описать

аромат ожидания.

Опиши хоть Ты,

где захочешь,

тропинку,

с которой я сбился.

Достаточно

просто метки,

слабой зарубки,

легкой царапины

на стекле

этих глаз,

что смотрят

не видя:

я увижу ее.

Начертай

на мире

одно только слово,

нацарапанное

для меня:

я прочту

его.

Коснись

лишь мгновения

тишины:

я услышу его.

И не бойся. Я не боюсь.

Ты лети-лети, молитва,

ты неси мои слова, упорхни из клетки мира, ты неведомо куда.

Аминь.

("Море-океан". Ал.Барикко)