[tsugua]

...читаю. потом напишу. очень улыбнул Поэт Фазиля Искандера!
"Возвращаюсь к своей газетной молодости. Наконец, когда графоманы меня
совершенно загнали в угол, нужда заставила найти выход.
"Ваши стихи или рассказы гениальны, но их поймут только в следующем
веке", - говорил я или писал в ответ на присланные рукописи. И каждый
графоман, как бы воркуя, после этого замолкал. И только один, и то весьма
вежливо, сделал еще одну попытку напечататься.
"А нельзя ли все-таки попробовать в этом веке?" - деликатно спросил он
у меня в ответном письме.
"К сожалению, нельзя, - отвечал я ему, - для этого века они слишком
гениальны".
И он навсегда замолк, по крайней мере в этом веке. Но вот однажды меня
вызвал к себе редактор и говорит:
- Наши собкоры о комсомольской работе на местах пишут очень скучно. А у
вас хорошее, легкое перо. Поезжайте в Вологодскую область. Мы вам выбрали
большое, зажиточное село. Напишите, как там проходит комсомольская жизнь.
Заодно можете прихватить и хозяйственную. Особенно обратите внимание на
кукурузу, она теперь царица полей! Это сейчас революция в сельском
хозяйстве! Покажите всем этим нашим замшелым собкорам, как крылато можно
писать о комсомольской жизни, когда за это берется настоящий поэт!
Я был юн и польщен оценкой редактора моей поэтической работы, хотя
именно он, кстати говоря, ни разу не опубликовал мои стихи.
- Пока не так поймут, - говорил он, возвращая мои стихи, чем натолкнул
уже меня на формулу о следующем веке. Нет, до следующего века он меня не
отсылал, это я сам придумал.
И вот я впервые приезжаю в это действительно большое село и
действительно по тем временам достаточно зажиточное. В каждом доме
водопровод и электричество. Я поднялся в правление к председателю колхоза.
Он выслушал меня, не переставая покрикивать на бригадиров, собравшихся там,
а потом сказал:
- Зайдите в библиотеку. Библиотекарша - секретарь нашей комсомольской
организации. А потом приходите ко мне. Я вас повезу по полям.
Я зашел в библиотеку, которая находилась при клубе. Библиотекарша
оказалась молодой, худенькой, некрасивой и как бы вследствие всех этих
причин навсегда притихшей девушкой.
На все мои наводящие, бодрые вопросы о комсомольской работе она
отвечала грустным отрицанием. Никакого молодежного кружка по изучению
марксизма, никакой оживленной дискуссии по поводу приближающегося
коммунизма, обещанного Хрущевым, никакой театральной самодеятельности,
никакой хореографии, никаких литературных вечеров, ничего.
Кругом книги. Сидим одни в тихой библиотеке, и я как бы все время
домогаюсь комсомольской работы, а она как бы на мои домогания, скромно
опуская глаза, тихо отвечает:
- Нет.
Кругом книги, тишина, мы с молодой девушкой одни в библиотеке, и я все
время слышу, как она, скромно потупившись, говорит:
- Нет.
При этом ни малейшего желания солгать или как-то оправдаться. Такая
беззащитная искренность порождала желание пожалеть ее. А тут книги, тишина и
мы вдвоем. Она была так некрасива, что возбуждала желание лечь с ней и
сделать ее красивой! Но это, конечно, было невозможно! Парадоксальный секс!
Я его открыл.
- Так что же бывает у вас в клубе? - спросил я, уже в полной
безнадежности продолжая домогаться.
- Кино и танцы, - прошептала она, вздохнув, как бы наконец ответив на
мои домогания в очень неудобной позе.
- А к вам в библиотеку ходят комсомольцы? - сделал я еще одну несколько
извращенную попытку.
- Очень редко, - прошептала она после долгого молчания, видимо
припоминая читателей. - В основном книги берут местный агроном и учителя.
Боже, какая печальная девушка и как мне хотелось приобнять ее и
приласкать!
А ведь мне предстояло по поводу слышанного написать гневную статью, в
основном направленную против нее.
Я удрученно поплелся к председателю колхоза. Как я потом узнал, у него
было прозвище Чапай. Он нервно набрасывался на всех, хотя, в сущности, был
незлым человеком.
Посадив в свою машину, он с гордостью провез меня возле цветущих
пшеничных полей. А потом мы подъехали к огромному, уходящему за горизонт
кукурузному полю, где кукуруза, несмотря на середину августа, возвышалась
над землей на двадцать, в рекордных случаях на тридцать сантиметров. Ждать
от нее початков было бы все равно, что ждать ребенка от трехлетней девочки.
А у нас под Астраханью, еще до всякой кукурузной кампании, я видел могучие
заросли ее, с лихими метелками и иногда с несколькими початками на стебле.
- Нам приказали засеять под кукурузу лучшие земли! - кричал
председатель бесстрашно, как Чапаев, нападая на Хрущева. - А я не знаю,
стоит ли здесь косить или дешевле пустить скот, пока снег не выпал!
Потом он мне показал коровник, птицеферму и другие колхозные заведения.
Кстати, когда мы подъехали к птицеферме, десяток женщин, лузгавших
семечки у ее входа, вбежали в помещение, весело крича:
- Бабоньки, Чапай приехал!
После этого мы зашли в какую-то столовку, где обед плавно перешел в
ужин.
Председатель, ругая Хрущева, беспрерывно жаловался на кукурузу, которая
не дает и не даст разбогатеть хозяйству. Я был польщен его доверчивой
руганью при мне в адрес высшего начальства, но позже убедился, что люди чем
дальше от центра, тем откровенней.
Потом он повез меня ночевать. Мы вышли из машины возле какой-то
скромной избы. Я с хищным восхищением решил отметить в будущей статье
простоту председательского жилья. Но он стал стучать в дверь, и ее вдруг
открыла та самая библиотекарша.
- Наташа, принимай гостя ночевать! - крикнул он и как бы для облегчения
ее участи добавил: - Он уже со мной поужинал!
Он попрощался, и мы с ней вошли в чистую, пустую избу с русской печкой,
на которой, оказывается, кто-то спал, но я этого не приметил. Сидя за
столом, мы еще с ней немного поговорили, и к скудной информации о ее жизни
прибавилось, что она заочно учится в каком-то институте. Изучает немецкий
язык. Мне стало ее совсем жалко. Зачем немецкий язык посреди Вологодской
области?
Наконец, не переставая грустить, она постелила мне постель, постелила
себе постель, разумеется в той же избе, а где ж еще, погасила свет, и мы
легли.
Мне ее было безумно жаль, тем более что мне неотвратимо предстояло
писать о развале комсомольской работы в этом селе. И в этом развале главной
виновницей должна была стать эта хрупкая, некрасивая, беззащитная девушка. Я
много раз мысленно пытался, отталкиваясь от реального водопровода и
реального электричества, нарисовать пристойную картину комсомольской жизни.
Но понимал, что не могу. Не за что было зацепиться. Думая обо всем
этом, я тяжело вздохнул.
Она, видимо, услышала мой тяжелый вздох и по-своему его поняла. Она
вдруг тихо встала, подошла к моей кровати и, как обиженный ребенок, которого
до этого изгнали из игры, а сейчас он сам в нее вступает (дважды
обиженный!), грустно попросила:
- Подвиньтесь!
Я подвинулся, и она легла рядом со мной. Я обнял ее бедное тело. Было
жалко, стало жарко...
В темноте я был уверен, что она похорошела. Мы разговорились в постели,
и теперь ее голос был добрый и нежный. Никакой грусти. Мы договорились до
того, что она после окончания института приедет ко мне. Я был в восторге и
забыл свойство собственного голоса. И она настолько забылась, что не
предупредила меня.
Оказывается, это ее бабушка лежала на печке. И вдруг оттуда донеслось
всхлипывание, переходящее в громкий плач. Я оцепенел от стыда и ужаса.
- Моя внучка блядь, моя внучка блядь! - доносилось сквозь рыданье
старушки.
- Ну ладно, хватит, хватит, бабушка! - крикнула Наташа и ушла к себе в
постель.
Старушка постепенно замолкла. Я лежал ни жив ни мертв! Как я утром
встречусь с ней глазами! Уйти сейчас - но идет дождь, и куда? Не буду спать,
подумал я, а на рассвете, пока они спят, уйду. Приняв твердое решение не
спать до рассвета, именно из-за этого твердого решения я тут же уснул. Но на
рассвете в самом деле проснулся. Я тихо встал, оделся и вдруг увидел на
столе кружку молока и горбушку хлеба. А вечером на столе ничего не было.
Значит, Наташа поднялась раньше меня и, поняв, что я не могу увидеться с ее
бабушкой, оставила мне завтрак. Милая, чуткая девушка, кто бы кроме тебя
догадался обо всем этом и позаботился обо мне! Я решил, что есть хлеб в этом
доме и запивать его молоком после всего, что случилось, было бы слишком
нахально.
Но одно из двух - можно! Я одним махом выпил кружку молока и, взяв с
собой хлеб, съел его на улице.
Не буду говорить о том, как я добирался до Москвы. Теперь после того,
что случилось ночью, я тем более не мог написать горькую правду о
комсомольской работе на селе. Но и дохлая полуправда меня не устраивала. Я
понял, что меня спасет только вдохновенная фантазия.
И я написал! Я написал, что в этом селе, сияющем от электричества, как
Москва, хоть по ночам иголки ищи по улицам (непонятно, кто и зачем их
разбрасывал), жизнь прекрасна и удивительна. Повсюду, вплоть до автопоилок
на фермах, щедро льется водопроводная вода. Местные комсомолки из
литературного кружка неожиданно спросили у вашего корреспондента, как
понимать строчки Пушкина:

Спой мне песню, как девица
За водой поутру шла.

Они с хохотом поинтересовались:
- Как это так? Впереди идет вода, а за нею девушка?
Возможно, это была шутка. Но даже если это была шутка - то характерная.
Каково же было мое изумление, когда я, слегка углубившись в этот
вопрос, узнал, что никто из них не понимает значения слова "коромысло", они
дружно назвали его иностранным словом. И тут уже было не до шуток.
Правильный ответ дал только один старик. Прости, бабушка, наворачивалось у
меня на язык, может быть, и ты дала бы правильный ответ, но я этого не
написал.
Вина перед бабушкой не давала мне покоя и постоянно просилась в текст,
куда я ее не впускал, и оттого утолить это чувство никак не мог.
Колхозные поля цветут, писал я. А бесконечная кукурузная плантация -
это настоящие джунгли, готовые с головой укрыть всадника, если, конечно, ему
удастся вогнать туда коня, что сомнительно. Прости, бабуля!
Я написал, что каждый кукурузный стебель держит на своей груди пять,
шесть, семь початков. Я написал, что некоторые кукурузные стебли не
выдерживают этой тяжести плодов и иногда опасно накреняются, но им не дают
упасть мощные братские стволы рядом растущей кукурузы.
Эти кукурузные джунгли стали причиной, слава Богу временного, несчастья
на селе. Оказывается, двенадцатилетний мальчик заблудился в них и не нашел
дороги домой. И только на пятый день его отыскали работники районной милиции
с собакой-ищейкой. Перед походом в кукурузные джунгли собаке дали понюхать
его личную любимую книгу "Как закалялась сталь" Островского. И собака взяла
след и нашла мальчика в этих джунглях. Она нашла мальчика, мирно спавшего у
подножия особенно рослого стебля кукурузы. Мальчик безмятежно спал, обняв
недоеденный початок кукурузы, так он был велик. Оказывается, все эти четыре
дня мальчик питался кукурузой молочно-восковой спелости, и у него даже не
испортился желудок.
Как выяснилось впоследствии, мальчик, срывая эти початки,
вскарабкивался на мощный стебель кукурузы. Даже если бы он захотел, он был
не в силах согнуть стебель кукурузы, чтобы дотянуться до початка.
Впрочем, и в своем бедственном положении мальчик не мог допустить
такого варварства, чтобы валить царицу полей на землю. И дело не в его
несовершеннолетии, тут я тонко пошутил, а в исключительно уважительном
отношении к царице полей. Но редактор выкинул эту шутку, ссылаясь на то, что
некоторые могут понять ее как скрытую симпатию (непонятно - мальчика или
автора?) к монархии.
Мальчика нашли, но это не обошлось без забавного курьеза. Оказывается,
собака осторожно, чтобы не разбудить мальчика, взяла зубами из его рук
недоеденный початок и с большим аппетитом доела его и даже разгрызла
кочерыжку, как сладкую кость. (Я знал, что голодные собаки едят кукурузу.
Правда, у нас на юге.) После этого она, поглядывая вверх на могучие
початки и тихо подвывая, чтобы не разбудить мальчика, просила милиционеров
сорвать ей еще один початок. Милиционеры, легко поняв желание собаки,
угостили ее еще одним початком. И она его с таким же аппетитом слопала и с
наслаждением разгрызла кочерыжку. После чего, наевшись до отвала, она
брякнулась рядом с мальчиком, думая, что ее здесь оставляют сторожить все
еще безмятежно спящего мальчика, и, видимо, довольная этим. Но милиционеры,
посмеявшись ее наивной хитрости попытаться остаться вблизи кукурузы, подняли
ее вместе с мальчиком. Надо же было искать дорогу обратно! Прости, бабуля,
но я ж, в конце концов, был не первый!
Но мало всего этого! Местный агроном вывел новый сорт озимой кукурузы,
и часть полей засеяна ею. Озимая кукуруза колышется себе под ветерком и для
озимого сорта выглядит достаточно крупной.
Любимого председателя колхоза за смелый, атакующий стиль руководства
народ здесь называет Чапаем, по имени знаменитого героя Гражданской войны!
Культурную жизнь села неизменно возглавляет секретарь местной
комсомольской организации Наташа Богданова. Ее чуткость у всех на устах!
Несмотря на невероятную занятость в селе, она успевает заочно учиться в
Институте иностранных языков! Ваш корреспондент, услышав немецкую речь в
селе, на миг подумал, что внезапно попал в Германию. Но оказалось, что чудес
не бывает!
Наташа, сама заочно изучая немецкий язык в институте, организовала в
селе кружок по изучению немецкого языка, и уже около десяти комсомольцев
довольно сносно говорят по-немецки.
Под ее руководством создан хор, великолепно исполняющий русские
народные песни. А также танцевальный кружок, преимущественно исполняющий
испанские танцы, что отнюдь не означает примирительного отношения к генералу
Франко!
Прости, прости, бабуля, если можешь!
Более того! В селе есть комсомольский кружок по изучению философии. На
наших глазах в клубе проводилась пылкая дискуссия между сторонниками
"Анти-Дюринга" Энгельса и "Нищеты философии" Маркса. Но эта дискуссия не
означала, что спорящие друг друга отрицают, они плодотворно дополняли друг
друга.
Наташа Богданова, кроме всего, еще и библиотекарь села. Когда
открывается библиотека, всегда выстраивается очередь комсомольцев,
обменивающих книги.
Комсомольцы, чтобы не терять время, в самой очереди устраивают летучие
дискуссии по поводу прочитанных книг. При всем при том нам надо сказать
правду, ибо правда превыше всего! И мы должны признаться, что все-таки на
селе больше всего читают агроном, создавший неслыханный в мире сорт озимой
кукурузы, и местные учителя. Комсомольцам и здесь есть на кого равняться!
Когда ваш корреспондент уезжал из села, его славный председатель по
кличке Чапай просил меня, когда я буду в Москве, лично от его имени
поблагодарить Хрущева за кукурузу. О, святая чапаевская наивность! Он
думает, что обыкновенному сотруднику газеты легко встретиться с товарищем
Хрущевым. Но заочно через газету мы эту благодарность передаем. О,
прости-прощай, бабушка, я уже не все помню, о чем я там еще написал!
Редактор взял перепечатанную на машинке статью в свой кабинет и через
час вызвал меня к себе. По-моему, великолепие статьи его слегка пришибло.
По-моему, он испугался, что Хрущев может посадить меня на его место.
Такие были причудливые времена. Но забраковать статью было еще опасней.
- Там комсомольцы в самом деле читают "Анти-Дюринг" Энгельса? Ты не
путаешь?
- спросил он у меня с заискивающей осторожностью. В том, что
комсомольцы этого села читают "Нищету философии" Маркса, он почему-то не
усомнился.
- Может, спутал с "Диалектикой природы" Энгельса, - небрежно ответил я,
- но это маловероятно.
- Потрясающее открытие сделал местный агроном! - добавил он, радостно
переходя к безукоризненным фактам. - Это же надо додуматься! Озимая
кукуруза! Строго между нами говоря, в некоторых районах кукуруза плохо
растет. И нам в печати приходится скрывать это, чтобы у крестьян руки не
опускались. Может быть, будущее за озимой кукурузой! Меня тоже интуиция не
подвела, когда я тебя послал именно в это село. Статью - в набор! Быть ей на
Доске почета, а ты получишь гонорар по высшей ставке!
Так и случилось. Дней десять меня со всех сторон поздравляли. Я сделал
великое открытие: коммунизм победил в отдельно взятом селе! Даже кличка
председателя колхоза как бы подтверждала это. Лихая чапаевская атака - и
коммунизм взят! Возможно, кое-кто и сомневался в этой победе, но вслух
сказать об этом было страшновато.
Но вдруг редактору позвонили из ЦК комсомола. Ему сказали, что в это
село на днях направляется немецкая делегация из ГДР для изучения опыта
молодежной работы. У них статья перепечатана.
- Мы уже туда посылали своего инструктора, - сказали из ЦК, - все
вранье, кроме электричества, водопровода и Наташи Богдановой, чья бабка не
слезает с печки. Но сотрудника нельзя наказывать. Статья - прекрасный
вдохновляющий пример для сельских комсомольцев. Раз это написано, значит,
это достижимо!
А с немецкой делегацией мы управимся. Срочно посылаем из Института
иностранных языков десять комсомольцев, говорящих по-немецки, во главе с
бойкой, красивой аспиранткой, которая на время пребывания немцев в селе
будет выступать в роли местного комсомольского вожака. Наталья Богданова не
годится - чересчур невзрачная. Аспирантка будет жить у нее дома, а Наташа
будет ее дальней родственницей, приехавшей погостить.
Посылаем десять студентов философского факультета. Посылаем
профессионалов, исполняющих народные песни, и танцоров с испанским уклоном.
...Все прошло почти блестяще! Были только две небольшие заминки,
которые тут же утряслись. Бойкая, красивая аспирантка, оказывается, так
хорошо говорила по-немецки, с таким берлинским прононсом, что немцы
завопили:
- Панама! Панама!
Они заподозрили, что эта псевдостудентка на самом деле немка, тайно
выписанная из Берлина. Но при помощи немецкой же переводчицы удалось
доказать, что она для немки слишком хорошо говорит по-русски. Немцы почти
успокоились, но потом попросили показать им кукурузные джунгли.
Однако к этой просьбе наши были готовы. Немцам объяснили, что, увы,
кукурузные джунгли уже скосили, но можно показать огромные поля под озимой
кукурузой. Немцы осмотрели поля под озимой кукурузой и остались довольны,
особенно рослостью озимой кукурузы. Им щедро пообещали зерна с будущего
урожая, но они, посовещавшись между собой, сказали, что по климатическим
условиям ГДР не нуждается в озимой кукурузе. Не хотите - не надо, наше дело
- предложить!
Вечером в переполненном местном клубе давали концерт московские
артисты, которых немцы принимали за представителей местной самодеятельности.
Сельчане с бешеным азартом аплодировали артистам. Молодежь, резвясь,
забрасывала их бумажными самолетами.
Немцы совсем растаяли:
- Так встречают только своих!
На следующий день они уехали, оставив Чапая с его гамлетовскими
раздумьями:
стоит ли косить эту лилипутскую кукурузу или уж лучше прямо пустить
скот на поля?
Все было хорошо. Но, оказывается, в личной беседе - кто бы мог
подумать! - Вальтер Ульбрихт - или черт его знает, кто тогда был! -
рассказал Хрущеву о моей статье и о немецкой делегации. Хрущев приказал
одному из своих помощников достать и прочесть ему вслух эту статью. И она
ему очень понравилась. Кроме всего, к этому времени он, видно, устал от
придворных интриг.
- Хочу затеряться, как этот мальчик, в кукурузных джунглях, - сказал
он, - едем туда!
Помощники всполошились. Они позвонили редактору. Бледнея, редактор
заявил им, что кукурузные джунгли, согласно немецкому варианту, уже скошены,
хотя их никогда не было.
- Как - не было? - рассердились помощники.
- Наш сотрудник кое-что напутал, - сказал редактор, - но была и есть
озимая кукуруза.
Помощники Хрущева, побаиваясь его великой безответной любви к кукурузе,
не признались, что джунглей и мальчика не было, но сказали, что, в согласии
с планами сельских работ, кукурузные джунгли уже выкосили, а озимую кукурузу
можно посмотреть.
- Послать туда делегацию во главе с Лысенко, - неожиданно приказал
Хрущев, - пусть проверит кукурузу на озимость.
Пока все это происходило, пока собрали делегацию во главе с Лысенко,
Чапай разом разрешил несвойственные его кличке гамлетовские сомнения. Он
пустил скот на кукурузные поля, и за две недели там не осталось и стебелька.
Тут подъехала делегация во главе с Лысенко.
- Где же ваша озимая кукуруза? - спросил Лысенко у Чапая.
- Какая там еще озимая кукуруза?! - набросился на него Чапай. - Ты что,
немец, что ли?
- Нет, я не немец, - ответил Лысенко, - но где же ваша озимая кукуруза?
- Да не было никакой озимой кукурузы! - рявкнул Чапай. - Мы ее сеяли в
мае, а она, сволочь, в августе до колен не дотянула! Озимая кукуруза! Я
думал, это для политики, для немцев нужно было так говорить!
- У нас не было озимой кукурузы, - торжественно заявил Лысенко, - но у
нас будет озимая кукуруза, потому что я ее создам!
С этим делегация Лысенко и уехала. Когда Хрущев узнал, что и озимой
кукурузы не было, он совсем рассвирепел.
- Да что ж это у вас: куда ни кинься - ничего не было! - заорал он. -
Ну хотя бы мальчик был, который в кукурузных джунглях заблудился?!
- Был, - подтвердили окончательно оробевшие помощники, - мальчика можно
найти.
- Не надо его искать, - приказал Хрущев, - пусть в следующем году
заблудится в кукурузных джунглях, а я поеду его искать. Может, вообще, к
трепаной матери, уйду навсегда в кукурузные джунгли! А озимую кукурузу вам
Лысенко создаст!
Не знаю точно, то ли перепуганные помощники Хрущева предложили меня
выгнать из редакции, то ли, когда все стихло, редактор это решил сам.
- Знаешь что, Юра, - сказал он, вызвав меня к себе. - Иди-ка ты на
вольные хлеба. А за идею озимой кукурузы - спасибо!
И я ушел на вольные хлеба, и как там развивалась эта идея - не знаю. То
ли Лысенко умер, то ли Хрущева сняли.
- А с Наташей ты больше не встречался? - спросил я.
- Нет, - сказал он грустно, - тогда второпях я забыл ей дать свой
адрес, а написать в редакцию после всей этой бучи она, видно, постеснялась.
Но плач бабули - моя рана на всю жизнь. Прости, бабуля, хотя бы с того света
- прости!"

@темы: Литература